«Хотелось бы избежать чрезмерного регулирования государством рынков»

— Можно ли сейчас говорить о выходе экономики из кризиса? Как вы оцениваете ситуацию в России?

— Мы можем только констатировать факты: как в российской экономике, так и в мире в целом произошло падение потребительского и инвестиционного спроса, сократился выпуск во многих отраслях экономики, ужесточились условия доступа к капиталу и сократились масштабы кредитования. Во многих странах, в первую очередь в «большой двадцатке» (G20), правительства и центральные банки прибегли к антикризисной политике для смягчения социально-экономических последствий спада и поддержания стабильности финансовых систем и экономик. Активно использовались фискальные и денежно-кредитные механизмы, различные формы финансовой помощи (в том числе в обмен на собственность). Эти меры сыграли позитивную роль для стабилизации ситуации. Скажем, в США мы наблюдаем позитивные тенденции, в частности, восстанавливается потребительский спрос. Улучшились показатели в производственной сфере. Американская экономика начинает постепенно оживать.

В России, которая вошла в фазу кризиса немного позже других стран, произошел более глубокий спад экономики, чем в других странах «большой двадцатки». Положение экономики оказалось непрочным. Падение цен на нефть, огромный отток капитала, за которым последовала девальвация обменного курса, глубокий провал фондового рынка и обрабатывающих отраслей промышленности, инвестиционный спад, шаткое положение банковской системы — вот только несколько сюжетов, развернувшихся в последний год. Хотя надо отметить, что те меры, которые предприняло правительство России, также способствовали смягчению проблем. И мы полагаем, что в ближайшей перспективе есть предпосылки для восстановления экономики.

— Как вы оцениваете такой фактор риска, как растущий объем проблемной задолженности у банков? Может ли это оказать влияние на рост ВВП в следующем году?

— Это серьезная проблема, она будет иметь последствия и для реального сектора. Чтобы нормализовать ситуацию в проблемных компаниях, возможно, придется пойти на такие жесткие меры, как введение в них антикризисного управления. Единственно, чего хотелось бы избежать в посткризисный период, — это чрезмерного регулирования государством рынков. Например, в области ценообразования на потребительских рынках, включая введение ограничений на цены на потребительские товары. Хотелось бы, чтобы представители власти меньше прибегали к режиму «ручного управления», потому что это менее эффективно, чем какие-то системные методы управления экономикой.

Кроме того, хотелось бы быть уверенным, что государство не возьмет на себя бремя ответственности за действия менеджмента и акционеров проблемных компаний, переложив их убытки на государственный бюджет или балансы госбанков. Потому что бизнес также должен взять на себя долю ответственности за те ошибки, те действия, которые могли привести компанию к кризисной ситуации. Сейчас государство пытается выстроить нормальную стратегию поддержки госкомпаний и компаний, испытывающих финансовые трудности.

— Вы опасаетесь за сохранность рыночных принципов экономики? А есть ли еще какие-то столь же значимые факторы риска для экономики, на ваш взгляд?

— Прежде всего это недостаточно развитая финансовая система. Серьезная проблема также с коррупцией, административными барьерами, недостаточным уровнем конкуренции на многих рынках.

В следующем году вырастут риски, связанные с бюджетом, поскольку он становится устойчиво дефицитным, при этом налогооблагаемая база уменьшилась. Нефтегазовые доходы недостаточно предсказуемы, резервный фонд активно тратится, но одновременно растут бюджетные обязатель­ства по финансированию социальной сферы.

— Насколько для восстановления российской экономики важен фактор внутреннего спроса?

— Значение этого фактора возрастает. Экспорт ресурсов даже при весьма благоприятной конъюнк­туре внешних цен уже не может обеспечить динамичное развитие российской экономики, хотя может позволить ей поддерживать медленный рост в 2—3% ВВП. Но при такой вялой динамике не решить накопившихся проблем, не обеспечить устойчивости экономики страны в долгосрочной перс­пективе.

Внутренний спрос необходим как генератор устойчивого роста. Но для этого должны быть доходы у населения, предприятий и бюджета, иначе спрос будет неплатежеспособным... С другой стороны, товары и услуги российских производителей должны быть конкурентоспособны хотя бы на внутреннем рынке, в противном случае потребители будут предпочитать импорт.

— Считаете ли вы необходимой девальвацию рубля для стимулирования промышленности?

— Нет. Укрепляющийся рубль, конечно, снижает ценовую конкурентоспособность российской продукции по сравнению с импортом, но одновременно создает стимулы для повышения эффективности. Другой вопрос, насколько быстро должен укрепляться рубль. Под действием исключительно рыночных сил это может происходить слишком быстро, что поставит в сложную ситуацию большую часть российских предприятий. Это один из сложных вопросов экономической политики.

Скорее мы достигнем успеха, если будем проводить реформы с учетом потребностей и особенностей национальной экономики. К сожалению, сейчас нам не хватает комплексности решений.

— Какие отрасли, на ваш взгляд, лучше других пережили кризис?

— В России произошло сокращение производства во всех секторах, снизился и внешний и внутренний спрос. Говорить, что какие-то отрасли не пострадали, неправильно. К лету влияние кризиса ощутили буквально все секторы промышленности, хотя и в разной степени. В значительной степени, например, пострадали автомобильная промышленность, деревообработка, металлургия, тогда как сектор телекоммуникаций, напротив, не так. И сейчас мы наблюдаем, что быстрее других выкарабкиваются те отрасли, продукция которых рассчитана на потребительский спрос, в первую очередь — пищевая. Особенно это касается производителей недорогих товаров. Как правило, спрос на товары первой необходимости не падает, просто потребители переключаются на другие ценовые сегменты. Акцент расходов перемещается в сторону товаров и услуг, более необходимых для жизни.

— Рынок M&A по сравнению с прошлым годом упал вдвое, однако значительную его долю стали занимать сделки по реструктуризации проб­лемных активов. Насколько часто вам приходится выступать консультантом таких сделок?

— Это действительно сейчас один из самых востребованных продуктов на рынке. Мы сейчас привлекаем в это направление бизнеса лучших экспертов из Европы и США, и можно констатировать, что спрос на услуги по реструктуризации и оценке проблемных активов растет.

Очевидно, что в перспективе произойдет оживление на рынке M&A. Это связано с оживлением экономики: сейчас у бизнеса появляются деньги на то, чтобы интересоваться активами в сегментах, которые еще не вышли из кризиса. Мы ожидаем значительного числа небольших сделок, и наиболее активными секторами могут стать финансовый, а также ритейл, где сейчас многие западные компании серьезно рассматривают варианты выхода на российский рынок. Не знаю, насколько активно будут происходить процессы слияний и поглощений в фарминдустрии, но мы также отмечаем, что у крупных иностранных компаний появились долгосрочные планы по инвестициям в Россию. В общем, спрос иностранных компаний сейчас концентрируется на активах в сегментах производства и продажи потребительских товаров.

— Что вы имеете в виду, говоря об интересе иностранных инвесторов к финансовому сектору? Появление новых банков, страховых компаний на российском рынке?

— Не совсем. Скорее речь идет об укреплении бизнеса работающих в России компаний и банков. Они сейчас смотрят на возможность расширить бизнес — это заметно по укреплению кадров, по тому интересу, который они проявляют к возможности приобретения небольших региональных банков. Пока это не очень заметные явления, но подобные переговоры ведутся участниками этого рынка.

— В каких сегментах вы наблюдаете наибольший спрос на услуги по реструктуризации проблемных активов?

— Это происходит практически повсеместно. Это интересно и банкам, и тем компаниям, которые нуждаются в реструктуризации своих долгов. Зачастую мы участвуем в сделках, помогая собственнику проблемной компании найти покупателя или продать долю в собственности. Причем далеко не всегда речь идет о стратегическом покупателе. Значительная часть активов, которые сегодня скупаются небольшими финансово-промышленными группами, потом перепродается. Один из первых вопросов, которые часто слышишь от предпринимателей среднего уровня: «Скажите, есть ли сейчас какие-то активы, в которые можно было бы вложить свободные деньги?» Но не все из них интересуются активами в качестве долгосрочных инвестиций, очень часто речь идет о спекуляциях.

— Сколько, по вашим оценкам, в месяц проходит подобных сделок? Какова их стоимость?

— Точной цифры, к сожалению, я назвать не могу, но речь, конечно, идет о десятках сделок ежемесячно. Причем сохраняется достаточно высокий дисконт по продаже таких активов, он достигает 40—45%. Конечно, это не тот уровень, который наблюдался в разгар кризиса, когда активы продавались и за 25% от их реальной стоимости, и даже ниже. Зачастую, если у компании серьезные долги, покупатель привлекает внешнее финансирование или договаривается о том, чтобы кредиторы также вошли в долю в бизнесе.

— Как, по вашим оценкам, кризис повлиял на рынки Украины и Казахстана? Если судить по тому, что пишут аналитики, там проблем гораздо больше...

— Кризис на Украине действительно ощущается гораздо жестче. Там значительно упал уровень внутреннего спроса. Упал спрос на потребительские товары, упал спрос на металлы. И когда обсуждаешь какие-то серьезные планы с украинскими бизнесменами, то чувствуется, что на рынке уже не такое большое движение денег, что компании сокращают расходы, в том числе на персонал. У клиентов постоянно неплатежи, обороты компаний упали...

В Казахстане рынок более развит, плюс у них есть мощный ТЭК. И что бы мы там ни говорили о необходимости диверсификации экономики, но поступающие нефтедолларовые доходы существенно помогают Казахстану проходить кризис. Казахстан работает по прин­ципу пятилетних программ по инновационному и индустриальному развитию экономики. Можно говорить, что это возврат к плановой социалистической экономике, но на удивление все эти планы выполняются, и это работает вполне эффективно.

— В каких отраслях вы предсказываете наиболее значительный рост в ближайшей перспективе, а где этого роста не стоит ждать быстро?

— В следующем году быстрые темпы роста будут в обрабатывающих отраслях, которые сильно упали в прошедший год. Отчасти это будет проявляться эффект низкой базы, но также позитивную роль сыграет реализация мер антикризисной программы правительства.

При условии дополнительных инвестиций государства и дальнейшей реорганизации и интеграции в рыночную экономику такие отрасли, как атомная промышленность, самолетостроение, судостроение, автомобилестроение, вполне могут через 10—15 лет занять место сырьевых компаний и стать новыми, «инновационными» драйверами роста. А если государство продолжит проводить политику перехода с ориентированной на сырье экономики на инновационную, предоставит возможность предпринимателям для качественного ведения бизнеса и привлечения долгосрочных инвестиций, вполне возможно, что высокотехнологичные компании смогут воспользоваться научным потенциалом России и внесут свой вклад в дальнейшее поступательное развитие экономики России. На рынке могут появиться целые отрасли, которые ранее не считали традиционными в качестве драйверов экономического роста.

Но для этого потребуется правильный подход к привлечению инвестиций и созданию предсказуемых условий ведения бизнеса и здоровой конкуренции. Кроме того, конечно, значительный рост могут показать секторы, связанные с производством потребительских товаров. На компании этого сектора сейчас, как я уже сказал, самое пристальное внимание обращают иностранцы. И они уже экспортируют свои товары из России в другие регионы.

Источник: РБК daily