Андрей Гаек: «Все это чревато обвалом»

— С чем связан ваш уход из НОМОС-банка и какую роль в этом сыграл предприниматель Александр Несис? Рассказывают, что именно он предложил вам возглавить бизнес по управлению активами.

— Я в этом банке проработал пятнадцать лет. Это существенный срок, после которого принято отпускать на волю даже в более закрытых заведениях. А если серьезно, то, наверное, хотелось двигаться дальше, что-то делать еще… Назовите это кризисом среднего возраста. К тому же инвестбанковский бизнес, которым я занимался, имел существенный вес в P&L НОМОС-банка, но с точки зрения его капитализации был крайне незначительным. Поэтому, когда банк провел частное размещение акций и сконцентрировался на развитии других сегментов, в 2007 году у меня появилась идея создать частный private bank, и я решил уйти. Действительно, изначально бизнес планировали делать с группой ИСТ. Потом, видимо, они посчитали, что в масштабах того мегабизнеса, который у них уже есть, не стоит еще и тратить время на столь небольшой проект. И я выкупил долю ИСТ в компании RONIN.

— Александр Несис или его структуры являются вашими клиентами?

— Я бы не хотел комментировать. Инвестиционный бизнес предполагает, что есть клиенты официальные, публичные, например НПФ, а об остальных я просто не имею права рассказывать. Могу только сказать, что мы не позиционируем себя как family office, бизнес создавался на базе тех клиентов, которых мы с парт­нерами смогли найти.

— Сколько клиентских средств под управлением компании и много ли удалось привлечь денег в прошлом году?

— У нас где-то 1,5 млрд долл., и мы не намерены серьезно увеличивать эту сумму. Потому что нацелены оставаться инвестиционным бутиком, а это не предполагает каких-то массовых продуктов, агрессивного наращивания объемов продаж, иначе пострадает качество сервиса. Поэтому когда какие-то игроки объявляют о многомиллиардных проектах, понятно, что речь не идет об эксклюзивных услугах. Управляя такими большими деньгами клиентов, ты уже не можешь обыграть рынок и просто двигаешься вместе с ним.

— Не верите в развитие розничного рынка инвестиционных услуг в России?

— Верю, но для этого нужна иная инфраструктура. Если ты умеешь разводить коров, то это еще не повод заниматься нанотехнологиями... Но если серьезно, то не думаю, что в ближайшие годы в этом сегменте будет бум. Почему в США сумели воспитать такой большой пласт частных инвесторов? Потому что на протяжении нескольких десятилетий у них были крайне низкие ставки по депозитам, а фондовый рынок рос. У нас все значительно хуже: с одной стороны, российские индексы в целом демонстрируют опережающую динамику по сравнению с депозитами, но все это чревато обвалом. И с другой стороны, депозиты более комфортны с точки зрения налогообложения. Поэтому убедить человека, что ему нужно нести деньги в ПИФ, при том что сохраняются высокие депозитные ставки, очень непросто.

— В августе—сентябре многие НПФ пересматривали свои пенсионные портфели, скупая облигации с более короткой дюрацией. Как вы считаете, это было оправданное решение?

— Скорее не НПФ, а мы реформировали пенсионные портфели — это было в конце прошлого года. Мы считали, что нужно отдавать приоритет рынку госбумаг по сравнению с рынком корпоративных облигаций, потому что для инвесторов это была дополнительная ликвидность, дополнительные меры поддержки в виде ломбарда. В начале 2012 года мы ожидали некоего значительного предложения на первичном рынке корпоративного долга, что в общем-то сейчас уже можно наблюдать. Не знаю, насколько правильной у других оказалась такая стратегия, но в целом мы показали положительные результаты по пенсионным портфелям, где-то 5—9% годовых.

— То есть активность компании в сегменте торговли облигациями объясняется тем, что вы меняли портфели НПФ у вас под управлением?

— У нас еще достаточно большая доля оборотов формируется за счет трейдинга. Исторически так сложилось, что мы активный игрок на этом поле. Во второй половине года у клиентов массово пропал интерес к акциям, поэтому в сегменте торговли облигациями была такая активность. Насколько я знаю, эта картина наблюдалась у многих крупных игроков на этом рынке.

— Вы упомянули, что работаете на рынке private equity со скандинавскими партнерами. А как этот бизнес вписывается в концепцию инвестиционного бутика или private bank, в роли которых вы себя позиционируете?

— Не знаю, мы такая специфическая организация, не совсем стандартная. У нас просто был интерес клиентов к таким услугам, мы сделали ряд сделок не через фонды, а по принципу case by case через компании. Как мне кажется, далеко не все инвесторы готовы играть в рулетку под названием «фондовый рынок», гораздо интереснее инвестировать во что-то реальное, где ты можешь каким-то образом повлиять на проект. У компании сейчас два фонда прямых инвестиций, но пока не было выходов. У нас есть проект в Монголии, где мы совместно с Rezidor Hotel Group строим первую четырехзвездочную гостиницу. Кроме того, в него вложился ряд наших финансовых партнеров, среди которых государственный фонд Финляндии Finnfund, национальный датский фонд IFU и шведский Swedfund. Стоимость проекта — 60 млн долл.

— Почему в Монголии?

— Она представляется интересным объектом для инвесторов: все говорит о том, что там в ближайшее время очень велика вероятность инвестиционного бума, который, может, будет не такой, как во Вьетнаме или Китае. Этот рост будет базироваться на привлекательных природных ресурсах. Поэтому мы считаем, что в целом этот рынок очень любопытный. У нас есть еще проекты в Монголии, которые мы рассматриваем. В частности, в сфере добычи полезных ископаемых.

— Пригодился ли вам ваш опыт инвестбанкира в качестве главы инвесткомпании? Или вы считаете, что в сегменте инвестиционно-банковских услуг частной компании не выжить?

— Мы достаточно активно занимались размещением облигаций в 2009 году, когда сложилась ситуация, что большинство игроков с этого рынка, так сказать, сбежали в панике. Потом на рынок начали возвращаться многочисленные команды debt capital market, и конкурировать, конечно, стало практически невозможно. Те же ВТБ или Сбербанк помимо размещения могут еще предложить серьезную финансовую поддержку, бридж-финансирование, гарантированный выкуп и многое другое. Этот гигантский объем предложений финансовых услуг на рынке IB привел к дем­пингу, начались какие-то безумные аукционы по муниципальным облигациям, которые ниже себестоимости. Я до сих пор не могу понять, в чем там дело. Но, видимо, есть люди, готовые делать размещение себе в убыток. Поэтому сейчас мы доделываем те старые мандаты, которые получили в 2009 году. Например, по Евразийскому банку развития, у которого будет выпуск облигаций, мы сотрудничаем с «ВТБ Капиталом», Райффайзенбанком, ВЭБом и «Тройкой Диалог». В основном мы выступаем в роли андеррайтеров сделок совместно с крупными игроками. За счет наших клиентов и партнеров через нас проходят достаточно объемные сделки.

— А в работе с частными лицами и НПФ вы верите, что сможете выдерживать конкуренцию с государственными и иностранными структурами?

— Такие инвестбанки — это машина, супермаркет. А есть, например, мясная лавка, где продукты те же самые, только свежее, и атмосфера более комфортная. Исключая показатели доходности, остальные формальные факторы далеко не всегда важнее субъективных. Думаю, модель инвестиционного бутика вполне жизнеспособна на фоне глобальных игроков.

Источник: РБК daily