Алексей Улюкаев: «Эти колебания не основаны на фундаментальных обстоятельствах»

О. Бычкова: — Первый зампредседателя ЦБ Алексей Улюкаев. Добрый день.

А. Улюкаев: — Добрый день.

— Я, конечно, буду вас в первую очередь спрашивать про ослабление рубля. И о том, действительно ли есть такое стремление со стороны правительства, которое пытается как-то склонить к этому ЦБ.

— Первое. Я сейчас выступал на панели экономической, и там вопросы предлагались аудитории, среди этих вопросов был вопрос, что поможет экономическому росту. В том числе нужно было выбрать из четырех вариантов. Там был ответ — в том числе ослабление рубля. Знаете, сколько проголосовало за? Полтора процента. Я глазам своим не поверил. Только полтора процента аудитории верят, что это действительно может работать.

— Но считается же, что это работает.

— Я не знаю, кем считается. Еще раз: аудитория с этим категорически не согласна. Это первое. Для меня это было удивительно. Второе. Очень сложная дискуссия, не буду повторять аргументы, по которым я лично считаю, что это не является обязательным условием, что ситуация совсем разная для экспортеров и импортеров, для тех, кто делает инвестиционные проекты, и тех, кто просто работает для увеличения спроса. Для держателей рублевых активов, валютных активов и так далее. Это очень сложная картина. Ее привести к одному знаменателю очень сложно. Мировая практика совершенно различна. Мы видели период, когда доллар к евро был 0,6 к одному, когда 1,4 к одному. В 2,5 раза. Бразильский реал, корейская вона, южноафриканский ранд ходят уже 2—3 раза относительно корзины валют. И при этом для экономического роста это чаще всего не означает ничего. То есть это может рассматриваться только в контексте какой-то другой, более широкой макроэкономической картины.

Теперь относительно событий последнего времени. Никакого давления мы на себе не чувствовали. Коллеги из правительства, некоторые коллеги выражали свою точку зрения, и выражали и раньше — и год назад, и три года назад. У нас рабочая дискуссия, но никто нас не просил, не требовал каких-либо мер. То единственное, что недавно всколыхнуло чрезмерно аудиторию, было на самом деле совершенно техническое решение, которого мы давно хотели от Министерства финансов. Уже года два или три мы с этим работаем. До сих пор приобретение валюты для пополнения Резервного фонда и Фонда национального благосостояния осуществлялось нами в пользу Минфина как одна проводка раз в году. То есть совершенно выводило этот вопрос из рыночного контекста. Мы говорили о том, чтобы найти способы, механизмы, чтобы мы в интересах Минфина просто на рынке покупали. Сейчас мы в этом году, этот разговор перешел в практическую плоскость, мы разработали нормативную базу соответствующую. Рассчитываем, что с августа это будет работать. Просто ежедневно по предварительно обговоренному плану будем делать план на неделю с корректировкой на последующую неделю, сколько мы для Минфина будем приобретать валюты. При прочих равных условиях теоретически это означает некоторое увеличение спроса, рыночного спроса на валюту и некоторую возможность для некоторого ослабления рубля. Но это при прочих равных условиях. Это работало бы материально в 2006—2007 году, когда мы много приобретали для пополнения резервов — и своих, и Минфина. Сейчас профицит бюджета очень мал. Пополнение Резервного фонда и Фонда национального благосостояния будет очень небольшим. То есть это объемы, не имеющие макроэкономического значения. На реальное соотношение курсов валют влияние оказываться не будет.

— Значит ли это, что действительно не только Минфин не оказывает давление на ЦБ, но их позиция по этому вопросу является единой?

— Позиции могут быть разные. У нас есть дискуссии, может быть, больше с коллегой из Министерства экономики, чем из Министерства финансов. Но это нормальные рабочие дискуссии. И еще раз: никаких требований или даже конкретных рекомендаций в наш адрес мы не слышим.

— А вы думаете, какие могут быть цифры количества рублей за один американский доллар, в ближайшее время что считать нормальным в этой ситуации?

— То, что считает рынок нормальным. Мы исходим из того, что колебания между 30 и 32, которые происходили в последние несколько месяцев, — это нормальный диапазон.

— То есть в этом нет ничего особенного и у публики нет причин для беспокойства?

— В этом нет ничего особенного, нет причин для беспокойства, единственное, что, с нашей точки зрения, непродуктивно, — это избыточная волатильность. То есть эти колебания, которые не основаны на каких-то фундаментальных обстоятельствах. Просто у нас рынок хеджированный и валютных рисков не очень развит. В других экономиках развитых вы хеджируете свой валютный риск, и вам вообще все равно совершенно, ушла на 5% или 10% ваша валюта от корзины валют или нет. У нас не развит этот инструментарий, мы должны его развивать. Должны давать бизнесу возможности эти риски хеджировать.

— Инфляция — какие вы видите здесь прогнозы? И в случае снижения — что будет происходить со ставками?

— У нас сегодня 7,4% индекс годовой. Я думаю, что к началу июля он вернется к значению 7%, примерно на 0,4% снизится. И вероятно, что к октябрю может вернуться в целевой наш диапазон от 5% до 6%, то есть будет меньше 6%. И конец этого года — начало следующего в этом смысле довольно комфортны. Является ли это основанием для того, чтобы принимать какие-то решения? Вполне возможно. Но решения принимаются на основе совокупности разных факторов. В том числе и уровня инфляции российской и мировой, ее структуры… компонентов, состояния платежного баланса. Состояние доходов компаний, экономического роста, занятости и многих других обстоятельств. Когда сейчас говорят: «Давайте запишем в мандат ЦБ ответственность за экономический рост», — можно записывать или не записывать, но по факту мы, безусловно, очень внимательно к этому относимся, и мы взвешиваем обе стороны медали. А не только одну сторону.

— Ну так это будет записано или нет?

— Я не знаю, как решит законодатель. С моей точки зрения, в этом необходимости нет. Но если это вдруг и будет записано, это не изменит принципиально ситуацию. Потому что по факту ЦБ, в конечном счете, отвечает за экономический рост, создавая для него условия. Потому что инфляция — это условие для инвестирования. А нынешний экономический рост не может быть никаким иным, кроме как инвестиционным экономическим ростом.

— Но есть мнение, что это такое требование не вполне профессиональное. Понятно, что действительно ЦБ является ключевой фигурой в экономике, и понятно, что один из просто смыслов его существования — это обеспечение экономического роста и благосостояния вообще страны как таковой и бюджета как такового. Как вы к этому относитесь?

— Сошлюсь еще раз…

— Зачем вписывать то, что очевидно?

— …на голосование аудитории. В котором были предложены варианты ответа, кто за экономический рост должен отвечать: правительство, ЦБ, бизнес, кто-то еще. Знаете, сколько проголосовало за ЦБ? Ноль. Ноль участников слушателей. Это тоже удивительно.

— А сколько же тогда голосует за противоположное?

— За то, что правительство отвечает, — 40% голосов. Аудитория, может быть, права, может, нет, я просто привожу это как интересную иллюстрацию этого факта. Вообще, перед кем отвечает правительство? Правительство отвечает перед налогоплательщиками. Правительство может выбрать разные ориентиры, акценты. Может больше тратить на образование или здравоохранение… экономический рост или обороноспособность. В зависимости от того, какая складывается ситуация. Перед кем отвечает ЦБ? Он отвечает перед держателями рублей, все держатели рублей являются как бы акционерами этого бизнеса, и — если можно провести такую аналогию — то если вы просто проводите дополнительную эмиссию как в современном обществе, то вы размываете капитал нынешних держателей. Это на самом деле не самый лучший способ решения экономических проблем. Мы должны отвечать, прежде всего, перед нынешними держателями этих обязательств.

— Но вы сказали, что 5—6% — это целевой показатель инфляции. А он именно такой или в идеале было бы, чтобы ниже?

— В идеале было бы, чтобы ниже, безусловно. Я сказал, что это на 2013—14 год у нас такие ориентиры. В дальнейшем мы бы хотели выйти на уровень 3—4%, но тут есть техника измерения, мы вообще сторонники того, чтобы задавать середину коридора и давать отклонения в ту или иную сторону. Дело в том, что у нас в инфляционной корзине потребительской очень велика доля продовольствия: 38%. Очень велика зависимость, грубо говоря, от урожая.

— Сезонных колебаний.

— Поэтому этот разброс в нашей ситуации должен быть довольно большой. Поэтому мы предлагали, чтобы было зафиксировано среднее значение — 4,5% на следующий год и возможность на 1,5% отклонения в ту или иную сторону. С нашей точки зрения, это более соответствует нашим реалиям.

— Антон Силуанов сказал здесь же в кулуарах питерского экономического форума о том, что к 2017—2018 годам Россия может снизить ненефтегазовый дефицит бюджета до 7% ВВП. Но до 4—5% опустить будет очень сложно. Это выглядит не очень оптимистично.

— Откровенно говоря, до 7% опустить тоже будет сложно. В любом случае, это работа. Каждый процентный пункт — это большая серьезная работа, серьезный очень бюджетный маневр. Но мне кажется, нужно понимать, что выбора у нас особенно нет. Ведь в мире происходит великая энергетическая революция. Которая прежде всего идет в США. Которые превращаются из страны — импортера энергии в страну-экспортера. Это меняет очень многое на геополитической карте. Меняется спрос на энергоносители, меняются балансы торговые. А значит, возможно, в скором будущем США будут иметь бездефицитный торговый баланс. Это будет влиять на мировую ликвидность. Очень много разных последствий. Мы должны это все принимать во внимание. Мы живем не в изолированной экономике, мы очень зависим от глобальных обстоятельств. Поэтому с точки зрения устойчивости экономического роста быстрейшее снижение ненефтегазового дефицита до 7% и до 5% было бы крайне важно.

— И я хотела спросить по поводу оттока капитала из России. Вы говорили здесь, что он увеличился в мае вдвое по сравнению с апрелем.

— Грубо говоря.

— Можно чуть подробнее об этом? Это очень высокий рост получается. Какие причины?

— Не могу говорить об этом более подробно, может быть, нужно говорить о том, почему в предшествующем месяце было меньше. Потому что цифра, которая будет… возможны какие-то локальные колебания. Пока нет оснований говорить о какой-то тенденции. Ясны общие факторы, почему спрос на рубли внутри страны не такой высокий. А вот почему он так колеблется по месяцам — это отдельный разговор.

— А в абсолютных цифрах?

— Порядка восьми, может быть, миллиардов.

— То есть нельзя говорить о том, что есть какие-то перспективы для снижения этих цифр?..

— О том, что перспективы для снижения есть, говорить можно. Базовое для снижения — это состояние платежного баланса. Текущий баланс у нас очень неплохой. Текущий счет первого квартала плюс 28 примерно миллиардов, 9—10 миллиардов плюс каждый месяц. Это очень неплохое значение. А главное, вот это значение предсказуемо. Оно считается. Теперь на этом фоне движение капитального счета носит краткосрочный колебательный характер. И, с нашей точки зрения, есть оснований больше полагать, что он несколько уменьшится, чем он увеличится до конца года.

— А какая цифра критичная?

— Не могу сказать, нет исследований, которые говорят, какая цифра критична. Но я бы сказал так: нынешняя цифра — это беспокоящая цифра. Безусловно, когда 50—60 миллиардов в год — это беспокоящая цифра.

— Спасибо большое.

— Спасибо.