Глава Райффайзенбанка – РБК: «Девальвация рубля создавала нам сложности»

Кризис на Украине и девальвация рубля осложнили работу дочек иностранных банков. Австрийский Raiffeisen Bank International AG ухудшил прогнозы по российскому Райффайзенбанку, который за 2014 год списал гудвилл в размере 10,7 млрд руб. Предправления Райффайзенбанка Сергей Монин в интервью РБК рассказал о том, почему прибыль банка за прошлый год снизилась более чем в два раза и как он будет работать в текущих условиях

«Рост кредитов надо регулировать»

– Активы Райффайзенбанка выросли на четверть в прошлом году, связано ли это с валютной переоценкой? – Действительно, активы в 2014 году и в рознице, и в корпоративном сегменте росли быстрее рынка. Во многом рост активов связан с валютной переоценкой, особенно в части корпоративного кредитного портфеля, более 50% которого составляют валютные кредиты. Девальвация рубля в четвертом квартале создавала нам сложности с достаточностью капитала и нормативом Н1, тем не менее мы ни разу его не нарушали и не использовали послабления ЦБ по привязке стоимости активов к курсу третьего квартала.

– Вы ограничили кредитование компаний из-за давления на капитал? –​ Портфель корпоративных кредитов вырос в прошлом году более чем на 40%. Понятно, что такой рост надо регулировать. Но это не означает, что мы отказываем в новых выдачах. Со многими клиентами мы договорились перенести выдачи на этот год. Например, на днях у нас состоялась сделка по выдаче «ФосАгро-Череповец» кредита на $50 млн, при этом кредитное соглашение было подписано в четвертом квартале 2014 года.

– Из вашей отчетности видно, что в прошлом году Райффайзенбанк привлек у RBI сумму в $300 млн в капитал, зачем понадобилась помощь материнской структуры? – Это было не внезапно, сделка была запланирована, и ее целью было сбалансировать валютную структуру нашего капитала с валютной структурой наших активов. Мы привлекли долларовый субординированный кредит, на такую же сумму выплатили рублевые дивиденды. В результате долларовая составляющая в структуре капитала выросла, чувствительность достаточности капитала Н1 к колебаниям курсов стала меньше. Это во многом помогло нам не нарушить Н1.

– В 2014 году вы списали гудвилл в размере 10,7 млрд руб., и это стало основной причиной сокращения прибыли по сравнению с 2013 годом. Чем объясняется это списание? – Гудвилл возник после покупки и присоединения Импэксбанка в 2007 году. RBI купил его с существенной премией к капиталу, соответственно было ожидание, что будущие доходы от деятельности российской дочки оправдают эту разницу. Так оно и происходило, но очередное тестирования гудвилла в 2014 году показало признаки его обесценивания. Таким образом и возникла эта разовая бухгалтерская операция, характеризующая более высокую премию за риск российских активов, заложенную в модель, и более консервативные ожидания по темпам будущего роста активов в России. В результате сократился баланс банка. При этом на наш реальный операционный результат, а именно на прибыль, с который мы платим налоги, эта операция никак не повлияла. Она также не оказывает влияния на достаточность капитала и другие нормативы. В данном случае списание гудвилла – это не отражение результатов нашей операционной деятельности, это ожидание ухудшения операционной среды.

– Что вы заложили в ожидания? – В ожидания закладываются предполагаемые потоки доходов, которые могут снизиться. А ставка, по которой в России можно безрисково разместить капитал, напротив растет. Это два основных показателя, которые повлияли на списание гудвилла. Проще говоря, взгляд в будущее сейчас консервативно хуже, чем был раньше. Но я не думаю, что кто-то смотрит в будущее оптимистичнее, чем раньше. Может быть, кто-то и смотрит, но мы – точно нет.  

– RBI уже заявил о том, что намерен сократить бизнес в своих зарубежных дочках, в том числе и в России. Каковы планы группы на Россию? Рассматривался ли вариант продажи банка? – О продаже банка речь не велась. Мне известно, что таких переговоров не было.

– Может быть, вы о них не знаете? – Мы находимся в достаточно тесной связи с акционерами, нам многое известно о себе, и из того, что нам известно, планов продать банк не было.

– У вас есть понимание, откуда могла появиться информация о продаже? – Наверное, появлению этих слухов способствовали два обстоятельства. Во-первых, группа объявила о том, что ждет общий убыток по итогам 2014 года. После таких заявлений часто возникают спекуляции на тему того, что можно было бы продать. Второе обстоятельство – это заявление Карла Севельды [глава RBI] о том, что группа может сократить бизнес или даже уйти с рынка в тех регионах, где не способна получать адекватные доходы. Но это точно не касается России. Здесь группа способна получать адекватные доходы и даже доходы, превышающие адекватные ожидания. Поэтому заявления Севельды не затрагивают Россию, в которой у RBI по-настоящему прибыльный актив, и она не желает с ним расставаться. У нас отличная клиентская база и желающих отвоевать ее достаточно. В публикации про нашу продажу информация исходила от представителей банков из топ-30, вполне возможно, что какие-то банки меньше и слабее нас ведут себя не вполне этично и пытаются на почве слухов представить ситуацию иной, чем она есть на самом деле, чтобы постараться извлечь для себя выгоду.​​

– Прибыль Райффайзенбанка составляет половину общей прибыли группы RBI, можно ли говорить о том, что проблемы здесь стали основной причиной проблем группы, о которых она заявляла? – Сказать, что у RBI проблемы из-за России, и можно, и нельзя. Нельзя, потому что у нас хорошие операционные результаты, хотя девальвация сильно сократила наши доходы в пересчете на евро. А можно, потому что девальвация также ведет к переоценке рублевых инвестиций в Россию в евро-эквиваленте, что в итоге уменьшает капитал. Россия вызвала проблемы, но не тем, как мы тут работаем, а тем фактом, что у группы здесь есть большая инвестиция, которая переоценивается и прогнозы по которой ухудшаются.

– Чтобы выполнить требования по капиталу, RBI сократит взвешенные по риску активы на 20%. В каком объеме это затронет российскую «дочку»? – Сокращение активов нас действительно коснется, но это не сокращение ради сокращения. Скорее это следствие политики по управлению рисками в нынешней ситуации. Наши активы сокращались бы и так – с заявлением группы или без него. Сейчас сложнее находить качественные активы, поэтому наши новые объемы кредитования будут меньше, чем объемы погашения, в результате общие активы снизятся. Наша задача сейчас – не терять эффективность подразделений, которую мы измеряем такими показателями, как cost to income [соотношение расходов и доходов банка] и возврат на активы и капитал, взвешенные с учетом риска. Мы осознаем, что регионам будет сложнее: там кредитование сократится сильнее и поддерживать эффективность будет сложнее.

– Приведет ли это к уходу банка из ряда регионов и сокращению сети? – Это не исключено.

– Насколько может быть сокращена региональная сеть? – Скорее всего, мы будет делать это по факту. По отделениям, которые будут показывать негативные результаты, мы составим план, и если он не увенчается успехом, то не исключено, что мы будем закрывать отделения.

– Насколько активы сократятся в этом году? – Можно точно сказать, что цель сокращения в 20% не на один год.

– А на сколько? – На срок до трех лет.

– Быстрее будет сокращаться розница или корпоративный портфель? – У нас пока нет четкого понимания. Амортизируется быстрее корпоративный портфель, поэтому, скорее всего, сначала он начнет сокращаться. Но опять же многое будет зависеть от динамики курса, поскольку валютная составляющая в портфеле большая.

– Будете ли вы продавать кредитные портфели, например валютные кредиты, которые, если девальвация продолжится, будут сильнее давить на капитал? – Наши валютные корпоративные портфели – это работающие кредиты, выданные экспортерам либо компаниям, доходы которых захеджированы. Валютная ипотека – это другой вопрос, там есть очевидные проблемы у заемщиков, мы их решаем индивидуально, но продавать портфели не хотим.

– Что вы будете делать с валютными ипотечными заемщиками? – Их доля небольшая. Мы их не рассматриваем как коллективного заемщика, а пытаемся найти индивидуальные решения проблем. Для большого числа клиентов ситуация ухудшилась, но она не является критической.

– Вы будете исполнять рекомендации ЦБ по конвертации валютных кредитов в рублевые по курсу на 1 октября прошлого года? – Мы их изучаем. Но пока та модель, по которой мы оцениваем такие реструктуризации, не предполагает конвертацию по обозначенному ЦБ курсу.  

– Сокращение активов замедляет рост прибыли, какие у вас ожидания по финансовому результату на 2015 год? – Валовая прибыль сократится, но для нас важно сохранить относительные показатели: ROE (возврат на капитал) и cost to income (соотношение расходов и доходов). Пока что мы видим, что операционная эффективность растет, сильно сглаживая растущий риск-кост и оставляя ROE выше 20%. Мы ожидаем, что получим прибыль в 2015 году, но ее размер уменьшится по сравнению с 2014 годом. В то же время в ситуации, когда на рынке высокие процентные ставки, банки могут зарабатывать больше.

– Но ведь и стоимость привлечения денег тоже увеличивается. – Да, но феномен заключается в том, что чем выше ставки, тем выше маржа. Все было бы очень хорошо, если бы не одно обстоятельство – cost of risk [отношение отчислений на резервы к средней за период величине кредитного портфеля]. Когда ставки высокие, качество заемщиков может ухудшиться, а просрочка – вырасти. Сейчас все банки будут проходить тест на качество кредитных портфелей, причем не только тех, которые были сформированы за последний год, но и кредитов за прошлые периоды. То есть прыжок с парашютом уже начался.

– Ваша отчетность показывает более чем двукратный рост резервов в прошлом году, основной прирост был в сегменте розничных кредитов и кредитов малым предприятиям. Раскроется ли там парашют? – У нас консервативные подходы в формировании резервов. Мы резервируем быстро и много. Коэффициент покрытия резервами просрочки в рознице и кредитах малым предприятиям составляет 100%. Мы не скрываем проблемы, а сразу создаем под них резервы.

– По каким заемщикам быстрее всего растет просрочка? – Мы пробуем разные продукты. У нас есть неудавшийся эксперимент – беззалоговое кредитование микропредприятий, оно показало большой рост просрочки. Результатом этого стало то, что мы решили больше не выдавать необеспеченные кредиты новым клиентам в этом сегменте.

– Было ли более пристальное внимание к деятельности Райффайзенбанка, как «дочки» иностранного банка, со стороны российского регулятора после введения санкций? Например, не обращался ли к вам ЦБ с вопросами по вашей кредитной политике? Ведь среди ваших заемщиков немало крупных экспортеров. – Нет. И я слабо представляю себе такой формат. Мы не давали обещаний кого-либо кредитовать. Мы добровольно выбираем клиента и договариваемся с ним о цене и условиях кредита. Наша рыночная доля небольшая. Наш банк – системно значимый, но мы не оказываем критического влияния на экономику России. Поэтому откровенных разговоров по нашим планам в части кредитования не было.

– Тем не менее государство исключило банки с иностранным участием из претендентов на докапитализацию через ОФЗ. Вы рассчитывали на этот механизм? – Это справедливо. Если государство дает капитал, то оно вправе диктовать условия распоряжения этим капиталом. Поскольку мы избегаем таких ограничений, то добровольно эти деньги сами бы не взяли.

– В этом году вам потребуется капитал, и где вы его планируете привлекать? – Не должен потребоваться, так как мы ожидаем, что за счет генерации прибыли мы обеспечим выполнение всех нормативов. Если потребуется, то будем привлекать у материнской компании. Мы можем рассчитывать на ее поддержку.

– Насколько сократилось количество проводимых Райффайзенбанком размещений из-за кризиса и санкций? – Сократилось примерно в два раза, но это связано не с санкциями, а с общей ситуацией на рынке: случаи размещений сейчас скорее единичные. Сотрудникам инвестиционного подразделения приходится перепрофилироваться. Но мы по-прежнему, как и в прошлый кризис, активны в реструктуризации крупных публичных кредитов.

– У вас отрицательный торговый результат вместо положительного годом ранее. Вы не воспользовались антикризисной мерой регулятора по переоценке бумаг? – Торговый результат отрицательный, но при этом минус небольшой (-303,4 млн руб. убытка). Когда ставки в прошлом году выросли, то стоимость облигаций упала и банки должны получить убытки. Но мы успели сократить портфель ценных бумаг более чем в 2 раза, уменьшив чувствительность к процентному риску более чем на 80%, до того, как ЦБ повысил ключевую ставку в декабре. Поэтому мы не стали пользоваться послаблениями, которые давал ЦБ по переоценке ценных бумаг. 

Подробнее на РБК:
http://daily.rbc.ru/interview/finances/10/02/2015/54d8d0379a7947762cd9efc8#xtor=AL-[internal_traffic]--[rbc.ru]-[main_body]-[item_1]